КАМИЛЬ ЯШЕН

УТРО НА УЛИЦЕ ЛЕНИНА

Бывает, что зима приходит в Ташкент неожиданно. Еще не опала листва, даже последние розы доцветают в скверах, но выходишь утром на улицу и вдруг видишь город в пышном снежном одеянии. Снег и солнце, и розы, и живая еще зелень - так бывает в Ташкенте. Свежим и солнечным утром, когда воздух ломок и прозрачен, как в горах, проясняется зрение, обостряется восприятие мира и как бы в новом свете видишь многое из того, к чему привык в городе, - его людей, его улицы. Трепетнее, тоньше ощущаешь течение времени и связь времен.
Такое утро я встречал недавно в самом центре Ташкента, на улице Ленина. Я видел, как чуть сзади и слева от меня первым приняло солнце на свои верхние этажи здание республиканских министерств - девятнадцатиэтажный, словно бы в накидке из кружева, колосс: кружево - закрывающие фасад здания солнцезащитные решетки - панджары. А с него солнце спускается ниже, на площадь Ленина, на проспект Навои - и вот уже весь Ташкент, молодой и нарядный город, залит светом.
Площадь Ленина, и рядом - проспект Навои: Современнейшие конструкции зданий, но они украшены орнаментами, пронесенными народом через века, облицованы милой нашему глазу голубой керамикой. Эти сочетания символичны.

Социалистическая действительность многократно усилила звучание лучших традиций нашей культуры, благородных гуманистических идеалов, провозглашенных титанами восточного Возрождения - Бируни и Абу Али ибн Синой, Углубеком и Навои. В наши времена традиции древней среднеазиатской культуры отнюдь не затерялись, как реки в песках пустыни. Напротив, их родники расчищены, русло углублено и расширено, оно полнится живой водой нашей советской жизни.
Утренний Ташкент многоголос и шумен: В живом потоке, движущемся мимо гостиницы 'Ташкент' к Центральному универмагу, просторному, как самолетный ангар, встретишь в субботний день самых разных людей - и ткачих с ташкентских фабрик, и машиностроителей с 'Ташсельмаша', и студентов, и геологов, и вполне возможно - физика-атомщика из Института ядерной физики. Да и приезжих немало. Есть тут, должно быть, и металлурги из Беговата, химики из Алмалыка, нефтяники из Ферганы Одних рабочих теперь в Узбекистане полтора миллиона: Тысячи людей приезжают в Ташкент о всей страны - по делам, на отдых, в туристическую экскурсию - познакомиться с нашими древними памятниками и сегодняшней новью. Они все мне дороги, мои сограждане, и молодые, и умудренные жизнью. Я замечаю, что в последние десятилетия лица людей стали тоньше одухотвореннее. Не часто встретишь человека, согбенного заботами, не знающего улыбки, не откликающегося на шутки.

Я ж не говорю о том, как изменились лица женщин Ташкента - они такие смелые, живые, обворожительные:Привычно видеть в центре Ташкента и иностранца, услышать быструю речь уроженца Европы или протяжный, гортанный говор жителя Востока. Из-за рубежа приезжают к нам ежегодно десятки тысяч человек. Ташкент - перекресток многих путей. Он рад поделиться с друзьями всем, что знает, что умеет. Ташкент гостеприимен.
Солнечный и снежный в это зимнее утро город, я спрашиваю: как ты стал таким? Ведь я еще помню тебя низким, глинобитным. Пыльным, с заунывным кличем муэдзина, витающим над закоулками старых махалля - этих убогих микрорайонов, как сказали бы сейчас, с безликими - только страшная черная сетка, чачван, видна из-под накинутой на голову паранджи - женскими фигурками, с кустарями, которые в те времена весьма успешно соревновались 'по объему производства' с заводишками и фабричонками: Как ты стал таким? Ответ на этот вопрос - содержание многих умных книг, анализирующих, как проходил в Средней Азии процесс, ранее не знакомый истории: скачок из феодализма через капиталистическую стадию в социализм: Но я не историк, не экономист, а писатель. И я могу ответить на этот вопрос короче. Можно сказать: ты стал таким, Ташкент, потому, что через самый твой центр, через твое сердце прошла улица Ленина.

Главная улица в дореволюционном Ташкенте называлась Романовской. Название точно определяло, кто правит Ташкентом и Туркестаном - российское самодержавие в лице вырождающейся династии, у которой и русского-то осталось разве что одна фамилия: Романовы. Здесь, на Романовской, находилась канцелярия туркестанского генерал-губернатора (дом сохранился, теперь в нем библиотека), отсюда вершил делами края последний уполномоченный самодержавия - генерал-губернатор Куропаткин. Японцы в 1905 году не сумели окончательно поломать карьеру царского любимца, позорно проигравшего дальневосточную компанию. Его карьеру перечеркнула революция - она вышвырнула Куропаткина и из ташкентской канцелярии, и из ташкентской теплой резиденции, так называемого Белого дома. Революция ураганом прокатилась по Романовской, ломая колониальный уклад, свергая бывших хозяев. В те годы она сменила и название главной улицы Ташкента. Старое помнят только историки. Для нас главная улица же свыше полувека носит имя Ленина.
За этой переменой таблички стояло многое. Менялась вся суть жизни в Туркестане, и эта перемена была зарей новых времен для всей Азии, для всего Востока. Царизм, как и другие колониальные державы, проводил в Средней Азии политику насилия и гнета. Царские администраторы преследовали одну цель - сохранить Туркестан в качестве сырьевого придатка империи. Для этого они стремились законсервировать Туркестан в его отсталости. Средствами консервации были: торможение промышленного развития, сохранение феодальных основ жизни, фанатического мусульманства, угнетения женщины, бескультурья и неграмотности. Самодержавию выгодно было укреплять крепостные стены, отделявшие дехкан - узбеков и таджиков, кочевников - каракалпаков, туркмен, казахов, киргизов от русского населения, сеять рознь как между русскими и коренными жителями, так и внутри коренного населения - между разными народами и племенами. Принцип римского империализма 'разделяй и властвуй' был твердо взят на вооружение царскими колонизаторами. В этом их поддерживала и местная феодальная верхушка.
Революция провозгласила другую национальную политику по отношению к угнетавшимся народам. Её главные положения были разработаны великим Лениным. Нация сама определяет свою судьбу, провозглашала партия Ленина, однако национальный вопрос не может быть решен до конца, если сохранятся угнетение, отсталость, нищета. Следовательно, самоопределение ранее угнетавшихся наций должно идти вместе с социалистическим переустройством общества, всей жизни. Только так может быть осуществлена истинная демократия - демократия трудящегося большинства. Народ, ранее угнетенный, отставший в своем развитии, получив право на самоопределение, в то же время заинтересован в союзе, в дружбе с другими народами, вставшими на социалистический путь развития, - это один из главных источников его будущего прогресса. Надо найти новую государственную форму интернационального сотрудничества народов. Им может быть только союз равных - Союз Советских Социалистических Республик, гармонично сочетающий общие интересы с интересами каждой нации.Когда даже вот так, конспективно, в который раз перебираешь основные положения гениального ленинского решения национального вопроса, поражаешься его простоте, понятности и в то же время его глубинной диалектичности, всеохватности. Здесь все учтено, все связано, сцеплено, все сошлось, как атомы в кристаллической решетке чистейшего алмаза. Подуманы взаимоотношения национального и социального, суть новой демократии, форма государственного правления, пути обогащения национального сознания интернациональным содержанием. Перед нами - высший образец научного политического мышления, блестящий пример того, что это такое - алгебра революции!
Но Ленин не только нашел теоретически правильное решение национального вопроса, он наметил и главные пути его практического воплощения в жизнь, и на первом, самом трудном этапе беспримерно сложной борьбы за освобождение угнетенных народов он сам ею руководил. Трудно выразить словами всю огромность этого человеческого деяния. Когда думаешь о Ленине - гордишься за Человека! Таблички с именем Ленина на бывшей Романовской были и одним из первых знаков признательности трудящихся Средней Азии своему вождю. А когда прошло еще полвека, то здесь же, на улице Ленина, в дни празднования столетия со дня его рождения был открыт памятник, которому стоять в веках, - музей Ленина.
: Под косыми лучами утреннего солнца четко очерчиваются резные орнаменты на мраморных, слегка розоватых стенах музея. Здание не давит своей громадой, оно по-человечески близко вам, но вместе с тем и величественно, монументально. Тут что-то есть, мне кажется, от тех черт, которые нам дороги и в духовном облике Ленина.Чувство меры, высокое мастерство отличают создателей музея - зодчих, скульпторов, резчиков по ганчу - алебастру и дереву.
Но самое дорогое в этом мемориале - сам Ленин. Его жизнь и продолжение ленинской жизни в нашей борьбе, в наших делах.
В дни открытия музея я писал в 'Правде', что, хотя и не прикреплена к его стенам мемориальная доска со словами 'Здесь жил Ленин', каждый, кто в глубокой задумчивости остановится перед этими стенами, с полным правом на то мысленно скажет: 'Да, здесь жил Ленин'. Десятки свидетельств, представленные в экспозиции, наглядно и ярко показывают, как руководил Владимир Ильич революционными преобразованиями в Туркестане. Он неотрывно держал руку на пульсе среднеазиатских событий, и, кажется, будто сам работал здесь, под нашим жарким солнцем. Это было в высшей степени оперативное, твердое и товарищеское руководство. Вот на стенде черновик телеграммы, написанный стремительным ленинским почерком.

'17.VII.1918 г.
   ТАШКЕНТ

Председателю Совнаркома Туркестанской республики Колесову
Принимаем все возможные меры, чтобы помочь вам. Посылаем полк. Против чехословаков принимаем энергичные меры и не сомневаемся, что раздавим их. Не предавайтесь отчаянию, старайтесь изо всех сил связаться постоянной и прочной связью с Красноводском и Баку.       

Предсовнаркома Ленин'.
Деловая телеграмма, посланная  тяжелейший момент борьбы, когда кровавая цепь контрреволюционных восстаний мгновенно, как бикфордов шнур, заполыхала от Москвы, Ярославля, Вологды до Иркутска и Владивостока. Но и в такой телеграмме нашлось место, чтобы несколькими словами вселить оптимизм в коммунистов Туркестана: ': не сомневаемся, что раздавим их. Не предавайтесь отчаянью:' И при этом за всеми тяготами ежедневной, ежечасной борьбы Ленин не упускает и высшего смысла событий, которые происходят в Средней Азии. Он напоминает о нем членам Турккомиссии в своем известном письме, формулирует ту 'сверхзадачу', из которой они должны исходить. Нельзя не привести ее раз этих классических строк:
'Установление правильных отношений с народами Туркестана имеет теперь для Российской Социалистической Федеративной Республики значение, без преувеличения можно сказать, гигантское, всемирно-историческое.
Для всей Азии и всех колоний мира, для тысяч и миллионов людей будет иметь практическое значение отношение Советской рабоче-крестьянской республики к слабым, доныне угнетавшимся народам'. Ленин требует широкого привлечения к борьбе, к управлению представителей коренных национальностей, клеймит проявления колониального, шовинистического подхода. Он стремится, чтобы трудовой люд угнетенных ранее народов осознал борьбу коммунистов как свою собственную и добровольно вступил в нее: Теперь мы можем в полной мере оценить всю пророческую силу ленинских слов, сказанных в 1919 году. Пример бывших колоний царской России стал заразителен. Как морские волны стирают следы на песке, так и мировое национально-освободительное движение уничтожает старые колониальные границы, рождает новые государства, и они обращают свои взгляды к социализму, к опыту советской Средней Азии. Анализируя смысл исторических процессов, происходивших в те годы и здесь, и в Закавказье, В.И.Ленин приходил и к другому важному выводу. Он писал: 'Эти республики (имелись в виду Бухарская, Азербайджанская и Армянская. - К.Я.) являются доказательством и подтверждением того, что идеи и принципы Советской власти доступны и немедленно осуществимы не только в странах, в промышленном отношении развитых, не только с такой социальной опорой, как пролетариат, но и с такой основой, как крестьянство'. Общая теория относительности, как известно, была подтверждена анализом движения света во Вселенной. Великая теория марксизма-ленинизма получала и получает подтверждение в результатах тех глобальных процессов социалистического переустройства мира, которые начались в нашей стране и теперь охватывают всю планету. Средняя Азия была, как мы видим, для В.И.Ленина одной из важнейших 'экспериментальных площадок' строительства нового мира, и музей  в Ташкенте дает еще одно трогательное свидетельство этого. Известно, что Владимир Ильич отказывался от орденов. Но когда Хорезмская республика, учредив Орден Труда, решила наградить им Ленина, он принял его - первый в своей жизни орден.

В этом году у трудящихся Узбекистана есть особый повод подумать о том, чего они добились, неуклонно двигаясь по ленинскому пути. Осень, в октябре, и улица Ленина и весь Ташкент, все города и села республики наденут праздничный наряд в честь пятидесятилетия Советского Узбекистана. Полвека назад, руководствуясь ленинскими принципами, советская власть провела национальное размежевание в Туркестане. В результате его вслед за украинцами, белорусами, грузинами, армянами, азербайджанцами, казахами и другими народами узбеки, каракалпаки, туркмены, таджики, киргизы получили свою государственность. Для нас и сегодня поэтически звучат слова декларации, принятой I съездом Советов Узбекистана: 'Во имя осуществления национального самоопределения на аванпосте Советской власти на Востоке, в Средней Азии, после ликвидации всех препятствий к полной реализации основных идей национального самоопределения, трудящиеся массы кишлаков и аулов узбекских земель в лице I съезда Советов с территории бывших Туркестанской, Бухарской и Хорезмской республик торжественно и во всеуслышание объявляют, что отныне на территории узбекского народа: впервые в истории этого народа учреждается Узбекская Союзная Советская Социалистическая Республика рабочих и крестьян'. Известно, какой борьбы стоило создание нового Узбекистана. Я помню руины и пепелища, оставленные басмачами в моей родной Ферганской долине. Мои земляки и родственники не раз рассказывали мне, что и в других местах положение было еще тяжелее. Но если было трудно залечить раны войны, то насколько труднее было справиться с застарелыми недугами, оставленными нам феодальным строем и колонизацией. Да, мы нелегко начинали. Но тем дороже для нас слова, сказанные Л.И.Брежневым прошедшей осенью, когда он вручал республике орден Дружбы народов: 'Разительный контраст с прошлым, который являет собой сегодняшняя действительность Узбекистана, как и соседних братских республик, побуждает многих зарубежных деятелей, приезжающих к вам, называть чудо то, что свершилось в Средней Азии за годы Советской власти.Разумеется, чудес на свете не бывает. Но нам понятен эмоциональный характер такого определения, оно ярко отражает масштаб наших общих свершений'. Этот масштаб наших свершений заметен во всем, мы видим его в статистических сводках, которые иногда звучат торжественнее самых патетических од.Кинем взор на наши поля. Мы выращиваем здесь самые высокие в мире урожаи хлопка. В истекшем году наши земледельцы воздвигли гору хлопка почти в пять миллионов тонн. Это в десять раз больше того, что давал наш край до революции. В третьем, решающем году пятилетки хлопкоробы Узбекистана вплотную подошли к рубежу, намеченному на 1975 год. Высокие достижения хлопкоробов складываются как итог решения многих сложнейших проблем, которые стоят перед конструкторами машин, учеными-селекционерами, ирригаторам. О мирабах нашей воды стоит сказать особо. 'Где кончается вода, там кончается и земля', - говорит народная мудрость. Без воды у нас и маковой пылинки не получишь. Известно, что великая работа по утолению жажды, которую всегда испытывала Средняя Азия, началась при советской власти декретом, подписанным В.И.Лениным. По этому декрету же в 1918 году выделялось 50 миллионов рублей на орошение Голодной степи. В девятой пятилетке Узбекистан введет в эксплуатацию 465 тысяч гектаров вновь орошенных земель. Среди ирригационных новостроек такой гигант, как Тюямуюнский гидроузел на Амударье. Его водохранилище соберет семь миллиардов кубометров воды, которая позволит в дальнейшем вдвое увеличить производство хлопка в Хорезмском оазисе.Заметьте, о каких бы свершениях сегодняшнего дня мы не завели речь, их истоки уходят к Ленину. Увеличение производства хлопка, орошение засушливых земель, электрификация всех отраслей хозяйства, которая основывается на работе таких гигантов, как ГРЭС в городе-красавице Навои, выросшем в Красных песках, или строящаяся Сырдарьинская ГЭС мощностью в 4 миллиона 200 тысяч киловатт - все это выполнение прямых заветов В.И.Ленина. По его же декрету был создан в Средней Азии и первый университет, теперешний ТашГУ, носящий имя вождя. Тысячи студентов более чем сорока национальностей Советского Союза, а также из стран Азии и Африки получают в нашем университете высшее образование. Узбекистан - страна всеобщей грамотности, страна передовой науки. У нас десятки учебных и научно-исследовательских институтов, Академия наук, членами которых состоят ученые с мировыми именами.
За эти годы родилась узбекская советская литература, которая добилась выдающихся достижений во всех жанрах творчества, ранее не известных у нас, в романе и новелле, драме и комедии, в современной поэме. Произведения Хамсы, Гафура Гуляма, Хамида Алимнджана, Айбека, Аскада Мухтара, Шарафа Рашидова, Уйгуна, Миртемира, Зульфии и многих других переведены на десятки языков мира. Высок авторитет узбекской литературы у писателей стран Азии и Африки. Ведь именно в Ташкенте прошла первая конференция солидарности писателей Азии и Африки, зародился тот 'дух Ташкента', который стал девизом сплочения литераторов развивающихся стран. Движение писателей, начатое в Ташкенте, получило широкий размах. Подтверждение этому - V конференция, прошедшая в сентябре в Алма-Ате и получившая колоссальный отклик во всем мире. И опять-таки одним из первых шагов по выполнению решений алма-атинской конференции стала четырехсторонняя встреча писателей Индии, Пакистана, Бангладеш и СССР, состоявшаяся у нас, в столице Узбекистана. Два дня шел горячий, жизненно важный разговор, который будет иметь далеко идущие последствия для развития литературных связей между этими странами. В нем приняли участие такие крупные писатели, как Фаиз Ахмат Фаиз (Пакистан), Мукерджи и Баччан (Индия), Мазхарул Ислам (Бангладеш), Чингиз Айтматов , Алим Кешоков, Зульфия (СССР). Эта встреча еще раз подтвердила высокую репутацию Ташкента как одного из крупнейших литературных центров современного Востока. Но мы можем гордиться не только литературой. Новый узбекский театр - опера, драма, балет; узбекская кинематография, где работает, к примеру, такой мастер, как Камиль Ярматов, недавно удостоенный звания Героя Социалистического Труда, - все это мощные и плодоносные ветви пышного дерева нашей культуры, которые развились за эти годы. Я говорю об Узбекистане, это моя родина и я знаю ее. Но то же самое можно сказать и о всех других союзных республиках, в которых мне нередко приходится бывать - наши связи укрепляются и расширяются с каждым годом. Все мы сознаем, что расцвет наших республик питается животворными источниками ленинского учения, воплощающегося в жизнь под руководством коммунистической партии. Этот расцвет обусловлен токами братского единства, сплачивающего нас в великую историческую общность - советский народ.Не надо уходить с главной улицы Ташкента, чтобы искать впечатляющие примеры дружбы наших народов. В довоенные годы вся страна строила новый, Советский Узбекистан. В годы войны Ташкент принял тысячи эвакуированных советских граждан из многих городов Украины, Белоруссии, России, десятки спасенных от врага предприятий, а в 1966 году все республики пришли на помощь столице Узбекистана, пострадавшей от землетрясения. Теперь у нас есть свой Ереван и свой Киев, свой Вильнюс и своя Москва - так называют ташкентцы кварталы, построенные братьями. И самые первые здания обновленного Ташкента выросли опять-таки здесь, на улице Ленина. Конечно же, не только в минуты испытаний мы чувствуем братскую поддержку. Мы постоянно живем в ее атмосфере, дышим ею, наше существование немыслимо без нее. В юбилейном для республики году должны пойти первые экспрессы ташкентского метрополитена - нам помогают строить его москвичи. А в братском Тадикистане возводится Нурекская ГЭС с самой высокой в мире плотиной, перегородившей Вахш, и основные работы по проектированию этой уникальной электростанции выполнены у нас, в Ташкенте. Во все наши планы, во все проекты дружба народов заложена как одно из главных условий их выполнения. Сила каждой советской нации умножается пятнадцатикратно, а может, и того больше - тут точно не скажешь, благодаря союзу с народами-братьями, и прежде всего, с великим русским народом, давшим миру Ленина. Да, наши победы зримы. Но они пришли не сами собой, они дались нелегким трудом, ради них нам пришлось выдержать суровые испытания войны, эти победы стоили нам многих жертв, невосполнимых потерь. В этом январе исполняется пятьдесят лет со дня смерти Владимира Ильича Леина, и его безвременная кончина в тот зимний морозный день 1924 года была одним из тяжелейших испытаний для всех нас.Я хорошо помню этот день. Он врезался в память тревожными гудками маслодельных заводов моего родного города Андижана. В годы басмачества эти гудки не раз поднимали город по тревоге, но к зиме двадцать четвертого с басмачеством у нас было уже покончено, и мы успели привыкнуть к коротким деловым голосам заводов, звавших на работу. И вот вновь они стонали непрерывно:Все жители Андижана - рабочие, дехкане, служащие, мы, школьники - собрались в этот день на Беда-базаре, сенной площади, посредине которой стояло самое большое здание города - торговые ряды. На дощатой, грубо сколоченной трибуне уже стояли руководители Андижанского узда - большевики, закаленные в боях с белыми, интервентами, басмачами. Это были узбеки и русские, евреи и уйгуры. И Мухтарджан Алимов, секретарь укома, сдерживая слезы, сказал, что умер Ленин. В этот день закрылись все чайханы, окружавшие Беда-базар. В этот день плакали все. Хотя мы знали Ленина только по книгам и портретам, мы осознавали огромность потери. Этот человек начал великую перестройку всей нашей жизни, и вот, его нет. Мне казалось, я знал Ленина лучше многих других - мне рассказывал о нем мой родственник и воспитатель Хакимджан Саркаров, который был участником первой сельскохозяйственной выставки 1923 года  Москве. Но, наверное, каждый тогда на площади ощущал смерть вождя, как смерть близкого человека.А с трибуны звучали голоса мужественных людей, выступали многие, помню среди них Бидбекова, помню Аскара Акбарова - они живы и сегодня. И все выступавшие, это врезалось в душу, говорили:
- Ленин  жив. Он будет жить. В нас. В наших делах. Да, тогда мы ощутили это: Ленин будет жить в наших делах. И мы не обманулись. Я вспоминаю сегодня свои мысленные встречи с Лениным - в его книгах, в тех местах, где он был, думаю и о встречах с Лениным в своем творчестве. Я считаю, что оно и началось у меня по-настоящему ленинской темой. В 1925 году я уехал учиться в Ленинград. Был в Москве, посетил Мавзолей - тогда еще деревянный. Увидел Ленина. В Ленинграде я поселился у Финляндского вокзала, где когда-то, весной 1917-го, вождь произнес свою первую речь в революционном Петрограде. Я ходил по местам революционных боев,  медленно шел по гулким коридорам Смольного.  И тогда я написал стихотворение о Ленине, которое послал в журнал, называвшийся в духе того времени - 'Ер юзи', 'Земной шар'. Его напечатали, и с тех пор это стихотворение всегда открывает сборники моей избранной поэзии.Молодости, конечно, свойственна смелость чуть ли не безрассудная. Наверное, поэтому я тогда и решился на стихи о Ленине. Позже, когда я стал осознавать глубину ленинской темы, мне уже было куда сложнее взяться за нее. Только через тридцать лет в пьесе 'Путеводная звезда' я вернулся к образу вождя. Ленин действует у меня и в новой пьесе 'Утро революции',  посвященной установлению советской власти в Бухаре. Работа над ленинской темой - это главная задача, которую я сегодня перед собой ставлю.Над всем этим я думал осенью в Андижане, где более полувека назад впервые услышал имя великого вождя, где узнал в том черном январе о его смерти: Как не похож новый Андижан на тот, каким он был в годы моей юности! Новые высокие здания окружают бывший Беда-базар, ставший главной площадью города, площадью Ленина. Низким, приземистым кажется по сравнению с молодыми красавцами такое гордое когда-то здание торговых рядов. А на месте дощатой трибуны стоит теперь памятник вождю.В эту осень в Андижане я как-то особенно явственно почувствовал, каким станет будущее нашей страны, нашей республики. Наш город окружают безводные холмы - тепе Бог Шамал, сад ветров. В годы гражданской войны с этих холмов Андижану угрожали английские пушки белогвардейцев и налеты басмачей. Но в этот раз мы поднялись в сад ветров по асфальтированному серпантину и на вершине нас встретил многоструйный шумный фонтан, над которым в водяной пыли светилась семицветная радуга. Сад ветров стал садом роз и фруктовых деревьев. Воду на Бог Шамал подняли земледельцы из сада-совхоза имени Кирова. Уже почти четверть века руководит им Мосадык Мадьяров. Под его началом освоено около четырех тысяч гектаров засушливых склонов, на которых теперь плодоносят урюк и персики, айва и виноград. Да и совхоз-то стал теперь агропромышленным объединением, вторым в республике. Он владеет не только садами, но и консервным, винодельческим, молочным заводами: Это прообраз предприятий близкого будущего. Я представлял себе его, и Ферганская долина, осененная радугой, орошенная водами четырех рукотворных рек - магистральных каналов, проложенных советскими людьми, представала мне с вершины Бог Шамала еще более красочной и счастливой. Вот она, воплощенная мечта Ленина, думал я: Я часто обращался в этот раз в Андижане к размышлениям о Ленине еще и потому, что приехал туда прямо со Всемирного конгресса миролюбивых сил, который стал проявлением торжества ленинской политики мира. Эта политика мощно выразилась в Программе мира, принятой XXIV съездом КПСС, и в огромной работе по ее реализации, осуществленной нашей партией в последние годы. Слушая речь Л.И.Брежнева  на Московском конгрессе, в которой был дан глубокий и всесторонний анализ современной международной обстановки, раскрыт и обоснован конструктивный подход нашей партии и государства к проблемам мира, безопасности и сотрудничества, я испытывал гордость за нашу страну, доказавшую всему миру правоту ленинского дела. Я понял, что это чувство разделяли многие, когда на конгрессе подошел ко мне один из моих африканских друзей и сказал: - Теперь я осознал ясно, что такое социализм, что он дает народам. Вы, советские люди, можете гордиться, что являетесь гражданами такой страны.И еще одна встреча была у меня на конгрессе, которая заставила оглянуться на пройденный нами путь. Я разговаривал с Густой Фучиковой, и мы вспоминали очерки Юлиуса Фучека о Средней Азии - одну из первых и самых лучших книг, написанных о нас иностранным писателем. Юлиус Фучек рассказывал в ней и о Таджихон Шадиевой, девушке, которая сбросила паранджу, выступая на съезде в Большом театре.
- Что стало с ней? - спросила Густа Фучикова.И я ей ответил:
-Хорошо живет Таджихон, до сих пор работает директором совхоза в Ферганской области.Женщина в годы молодости носившая паранджу, - директор совхоза. Сын человека, бывшего рабом в самом полном смысле этого слова, - академик-биолог. Дети в школах Бухары, где еще полвека назад эмир выставлял на обозрении головы казненных, изучают Пушкина и Навои, основы генетики и высшей математики: Все это приметы крутого перелома времени, поворота истории, который прошел на наших глазах и при нашем участии. И главный итог этого поворота, осуществленного по заветам Ленина, - новый человек, человек социалистического общества, человек высокого духа, интернационалист, творец.Нам дано было его увидеть, и потому, несмотря на все тяготы и лишения, мы были счастливы в эти годы, которые прошли без Ленина и вместе с ним. :Солнечное утро деловито и весело распоряжается на улице Ленина в Ташкенте. Солнце освещает путь человечеству по Ленинскому маршруту.

ЯРОСЛАВ СМЕЛЯКОВ

СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

Зеркальце

Квадрат зеркальный на подставке.
оправа бедная темна,
Его в какой-то прежней лавке
купила барышня одна.

Напрасно зеркальце мерцало
в ее каморке в полутьме-
она в него гляделась мало,
держа другое на уме.

Не потому, что не любила
лица знакомые черты
иль обаянья мало было
и не хватало красоты.

В нем петербургская курсистка
хранила в грозные года
такого рода переписку
что пахла каторгой тогда.

Она, оставивши столицу
по обстоятельствам своим,
с ним уезжала  за границу
и возвратилась вместе с ним.

В нем было скрыто со стараньем
по воле времени того
к великой партии посланье
от эмигранта одного.

Его тут ждали словно света,
когда полнеба замело,
и  тот же день посланье это
по всей России потекло.

Не только окна вылетали
панель хрустела от стекла,
но сталь, дымясь, прошла по стали
и кровь по крови протекла.

Шатались храмы и столицы,
державы падали во тьму -
и надо ж было сохраниться
на память зеркальцу тому.

С тех пор прошли года и годы
не мимо нас, не стороной.
Уснул всесветный вождь народов,
и не в живых его связной.

Они покоятся согласно
и друг от друга невдали
под небом облачным и ясным
на площади московской Красной -
на Главной площади земли.

Нелегкое задумав дело,
я поведу прямую речь:
ведь все ж, однако, не сумела
тебя Россия беречь.

Не сберегли на поле чистом
вседневной жизненной войны
ни меч зазубренный чекиста,
ни руки слабые жены.

Кому по силам, брови хмуря,
винтовки не снимая с плеч,
ту титаническую бурю
от бурелома уберечь?

К его помощникам высоким,
за ним уже ушедшим вдаль,
ни обвиненья, ни упрека,
а только поздняя печаль.

Нельзя каким-то словом пошлым
или научным, может быть,
в суровой правде жизни прошлой
хотя бы слово изменить.

Но есть решающее средство -
его стремительную речь
и строчку каждую наследства
от посягательств уберечь.

Читая и перечитывая 'Бориса Годунова'

Зимой, как по проселку сани
весь день с рассвета до темна
ты ехал тихо, как мы сами,
по улице Карамзина.

В своей трагедии богатой,
где торжествует жизнь сполна,
ты охранил века и даты
и все воссоздал имена.

Так почему же, публикуя
все, что оставила нам Русь,
не только тихо я ликую,
но и по-тихому стыжусь?

Без небрежения и страха,
не суетясь и не шепча,
гляжу на шапку Мономаха,
но верю в кепку Ильича.

Мне говорят и шепотом и громко,
что после нас, учены и умны,
напишут доскональные потомки
историю родной моей страны.

Не нужен мне тот будущий историк,
который ни за что ведь не поймет,
как был он сладок и насколько горек
действительный, а не архивный мед.

Отечество событьями богато:
ведь сколько раз, не сомневаясь, шли
отец - на сына, младший брат - на брата
во имя братства будущей земли.

За подвиги свои и прегрешенья,
за все, что сделал, в сущности, народ,
без отговорок наше поколенье
лишь на себя ответственность берет.

Нам уходить отсюда не пристало,
и мы стоим сурово до конца,
от вдов седых и дочерей усталых
не пряча глаз, не отводя лица.

Без покаяний и без славословья,
а просто так, как эту жизнь берем,
все то, что мы своей писали кровью,
напишем нашим собственным пером.

Мы это нами созданное время
сегодня же, а вовсе не потом -
и тяжкое и благостное бремя, -
как грузчики, в историю внесем.

Работа

Многообразно и в охоту,
нам предлагает жизнь сама
душе и мускулам работу, -
работу сердца и ума.

Когда хирург кромсает тело,
Что сотворил тот самый бог,
Я уважаю это дело
И сам бы делал, если б мог.

Я с наслаждением нередко,
полено выровняв сперва,
тем топором рабочих предков
колю - и эхаю - дрова.

Пусть постоянный жемчуг пота
увенчивает плоть мою -
я признаю одну работу,
ее - и только - признаю.

А если кто подумал что-то
и подмигнул навеселе,
так это тоже ведь работа,
одна из лучших на земле.

Мне тоже выпала удача:
забыв бульварную Москву,
на этой ведомственной даче
в апрельской Азии живу.

Веду впервые жизнь такую:
благоухает утром сад,
умильно горлинки воркуют,
арыки быстрые журчат.

Наполнены росою розы -
цветы томительной любви,
и запросто, без всякой позы,
поют над ними соловьи.

Сижу на лавочке под ивой.
      дышу вечерним холодком.
мой грубый бас, промытый пивом,
сменился жалким тенорком.

Нет с красотою этой сладу.
пытаюсь вровень с нею стать.
уже в моих стихах цикады
едва не стали стрекотать.

Уже неверною рукою
тот, кто столичным волком был,
лицо красавицы с луною,
с луной - не с чем-нибудь! - сравнил.

Гроза писательского клуба,
подобно юному хлыщу,
уже вытягиваю губы
и что-то нежное свищу.

Павел Беспощадный

В начале века этого суровом
в твоих конторских записях , Донбасс,
вписал конторщик Павла Иванова -
фамилию, нередкую у нас.

Я с точностью документальной знаю -
не по архивам личного стола, -
когда к нему фамилия вторая,
откудова и для чего пришла.

Среди имен обычных, заурядных -
как отзвук нескончаемых атак -
он выбрал имя - Павел Беспощадный
и с этих пор подписывался так.

Фамилия безжалостная эта
уместнее была наверяка
не на стихах лирических поэта,
а на стальных бортах броневика.

Уж хорошо ли это или плохо -
она собой определяла стих.
в твоем распоряжении, эпоха,
тогда фамилий не было других.

Белорусам

Вы мне родня по крови и по вкусу,
по размаху идей и работ,
белорусы мои, белорусы,
трудовой и веселый народ.

Хоть ушел я оттуда мальчишкой
и недолго на родине жил,
но тебя изучил не по книжкам,
не по фильмам тебя полюбил.

Пусть с родной деревенькою малой
Беспредельно разлука долга,
Но из речи моей не пропало
Белорусское мягкое 'га'.

Ну, а ежели все-таки надо
перед недругом родины встать,
речь моя по отцовскому складу,
может сразу же твердою стать.

Испытал я несчастья и ласку,
стал потише, помедленней жить,
но во мне еще ваша закваска
не совсем перестала бродить.

Пусть сегодня простится мне лично,
что, о собственной вспомнив судьбе,
я с высокой трибуны столичной
говорю о себе да себе.

В том, как подняв заздравные чаши,
вас встречает по-братски Москва,
есть всеобщее дружество наше,
социальная сила родства.

Калмыцкая конница

Твоя недюжинная сила,
от наслажденья хохоча,
за Стенькой Разиным ходила
и обожала Пугача.

Твердыни наши охраняя,
ты в черной куртке с башлыком,
с кобылы медленно свисая,
рубила недругов, блистая
своим решающим клинком.

По следу гиблому французов,
гоня туда девятый вал,
тебя угрюмо вел Кутузов,
седой российский генерал.

Во всем своем великолепье,
землей парижскою пыля,
ты принесла седло и степи
на Елисейские поля.

Вдоль по бульварам знаменитым
между растворенных дверей
стучали мягкие копыта
верблюжьей конницы твоей.

Ты в наше время не устала,
но тем набегам вопреки
своих верблюдов расседлала
и в ножны вставила клинки.

Ты нынче трудишься проворно,
Живешь, как пахари живут,
Но пахнут степи нефтью черной
И маки красные цветут.

Четверым друзьям
 Расулу Гамзатову, Мустаю Кариму, Кайсыну
 Кулиеву, Давиду Кугультинову

Вы из аймаков и аулов
пришли в литературный край
все вчетвером - Кайсын с Расулом,
Давид и сдержанный Мустай.

Во всем своем великолепье
вас всех в поэзию вели,
ущелья ваши, ваши степи,
смешенье камня и земли.

Они вручали вам с охотой,
поверив в вашу правоту,
и вашей лирики высоты
и ваших мыслей широту.

Сквозь писк идиллий и элегий
я слышу ваши голоса.
для поэтической телеги
нужны четыре колеса.

И, как талантливое слово,
на всю звучащее страну,
четыре звонкие подковы
необходимы скакуну.

Припомнить можно поговорку,
чтоб стих звучал повеселей:
всегда козырная четверка
бьет и тузов и королей.

В журналах своих и газетах,
среди стихотворных красот,
не слишком ли часто поэты
тебя поминают, народ?

В стихах, обращенных к потомкам,
в поэмах, идущих чредой,
мы, может быть, слишком уж громко
клянемся тебе и тобой.

Наверно, признанья все те же
прискучило людям читать,
и надо б  и тише и реже
об этой любви заявлять?

:Когда-то - чего не бывало? -
в Сибири средь падей и гор
с квантунским одним генералом
пришлось мне вести разговор.

Свое любопытство смиряя,
запомнил я больше всего
потушенный взгляд самурая,
огромные уши его.

Подавленный новою ролью
(однако же к ней он привык),
как лагерной траченный молью
бобровый его воротник.

Не ждя от начальников красных
за это и малых щедрот,
незлобно и даже бесстрастно
он собственный хаял народ.

И так выходило, что вроде
он сам-то доволен собой,
но лучше б его благородью
в стране подвизаться иной.

Ему, как начальнику штаба,
в другой бы империи жить,
и он уж сумел бы тогда бы
не так о себе заявить.

Он должен сказать откровенно
что, если б не жалкий народ,
тут пахло бы вовсе не пленом,
другой бы пошел оборот.

И он бы в недальнее зданье,
куда лейтенант вызывал,
не бегал давать показанья,
а сам бы себя показал.

:В поэты бы мы не годились
и песни писать не могли,
когда бы тобой не гордились,
народ нашей общей земли.

Мы, может, писали и плохо,
но то, что душа нам велит.
Не знаю, простит ли эпоха,
а русский читатель простит.

Мы счастливы, русские люди,
тем  счастьем заглавным, большим,
что вечно гордимся и будем
гордиться народом своим.

 Публикация подготовлена Т.Смеляковой-Стрешневой.